Даниил Данилов
Об авторе: полковник. Во ВСЮР и Русской Армии. В эмиграции в Югославии, с 1 сентября 1920-го по 7 сентября 1921 г. преподаватель Крымского кадетского корпуса, с 1940 г. преподаватель математики Первого Русского кадетского корпуса. Арестован коммунистами. Убит в феврале 1945 г. в лагере в с. Шушара (Югославия).
Ранним утром 8 декабря 1920 года грузовой пароход Российского торгового флота «Владимир» стал на якорь в бухте Бакар, на севере Адриатического моря, где сходились границы Королевства Сербов, Хорватов, Словенцев и Италии.
На пароходе прибыли кадеты, эвакуированные из России, кадетских корпусов: Второго Донского, Сводного Полтавского-Владикавказского или Крымского. На берег никого не выпускали, стояли в карантине. Всем очень хотелось поскорее сойти на берег. Наконец желанный момент наступил, объявили, что на следующее утро будет разгрузка парохода и все пассажиры покинут его.
Рано утром раздался сигнал подъема Второму Донскому кадетскому корпусу; играли трубачи-кадеты. Все быстро вставали, приводили себя в порядок и по сигналу «сбор», взяв свой скромный багаж, поднялись из трюмов на палубу, построились на перекличку и утреннюю молитву.
Директор корпуса, поздоровавшись с кадетами, объявил, что корпус сегодня утром сойдет на берег, где должен будет пройти некоторые формальности, а затем поездом будет отправлен на север Словении и временно размещен в бараках лагеря.
Трубачи вышли перед строем и заиграли «Утреннюю Зарю», затем команда «На молитву шапки долой» — и кадеты запели молитву, последний раз на пароходе у берега чужой, неизвестной страны… Кончилась молитва. «Накройсь! Разойтись!» Кадеты, оставив свой багаж, разбрелись по палубе. Все с нетерпением ожидали начала выгрузки.
Наконец раздалась команда «строиться», кадеты быстро выстроились в две шеренги, взяв свой багаж, и замерли в ожидании следующей долгожданной команды.
«Справа по одному шагом марш!» — и, вытянувшись в цепочку, кадеты стали сходить по трапу с парохода. Странное состояние было на берегу, казалось, что земля под ногами качается, голова кружится и ноги не слушаются…
С пристани повели строем к каким-то зданиям, расположенным невдалеке. Это были здания, как после узнали, брошенного цементного завода, разбитого во время войны. Большинство зданий было без крыш, окон и дверей, и громадные дыры зияли в стенах. Кадет ввели в одно из зданий. В большом помещении, в глубине, находилась группа штатских и военных, в русской и иностранной форме.
Вблизи у входа стояли походные кухни, столы, и около них суетились сестры милосердия, очевидно заканчивая приготовления. Из котлов шел пар, и помещение наполнялось приятным ароматом, предвещавшим вкусный завтрак. На столах лежали груды белого хлеба и котелки с ложками были выстроены ровными рядами.
Кадеты выстроились, положили перед собой вещи. От группы, стоящей в глубине помещения, направились к строю два офицера, один из них в иностранной форме. Директор корпуса и командир первой сотни сопровождали их. Офицер в иностранной форме приветствовал кадет и поздравил их с благополучным прибытием в Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев.
Строй разбили на отделения, для прохождения медицинского осмотра, а затем купания и дезинфекции обмундирования и вещей. Каждое отделение, под командой старшего, уходило в соседнее помещение, где кадеты раздевались, складывали обмундирование вместе с вещами, связывали поясами, оставляли на скамье и затем шли на медицинский осмотр. После беглого медицинского осмотра направляли в баню.
Импровизированная «баня» была устроена в длинном помещении, похожем на широкий коридор с высокими кирпичными стенами, бетонным полом и без крыши. Посредине, по всей длине, тянулся ряд стоящих на небольшом расстоянии друг от друга вагонеток, наполненных водой; темные пятна лизола плавали сверху, предназначенного, по-видимому, для дезинфекции. Под вагонетками пылали костры, около стояли жестяные банки, заменяющие шайки. Дым, смешиваясь с паром, поднимался к небу.
И так все должны были пройти через «чистилище». Время ожидания возвращения отделений из «чистилища» тянулось досадно медленно. Все с нетерпением ожидали начала раздачи пищи. Наконец явилось последнее отделение и, оставив свои вещи, стало в хвост очереди. Открыли котлы. Сестры предложили кадетам по очереди подходить и брать котелок и ложку, каждому выдавали по большому куску белого, пушистого хлеба, а котелок наполняли наваристым густым супом с большим куском вареного мяса. Получившие отходили в сторону, быстро съедали свою порцию и становились снова в хвост очереди за добавкой. Сестры продолжали выдавать подходившим, очевидно намеренно не замечая движения очереди, конца которой не было видно; получался замкнутый круг. Когда же был выдан последний кусок хлеба и опорожнены все котлы, сестры выразили сожаление оставшимся в очереди кадетам, а их было то же количество, что и вначале, что у них, к сожалению, больше ничего нет. Очередь разошлась, и кадеты делились впечатлениями об обеде и хвастались успехами, кому сколько раз удалось получить добавку. Оказалось, что более проворным удалось проделать эту операцию два раза.
После сытного и вкусного обеда кадет перевели в другое здание, мало отличавшееся от прежних, тот же бетонный пол с углублениями и возвышениями, разбросанными в хаотическом беспорядке, очевидно служившими для установки машин; кирпичные голые стены с окнами без стекол и широкими проймами без дверей; крыша перекрывала все здание, но в ней были громадные дыры, через которые проглядывало голубое небо, свежий морской воздух наполнял неуютное помещение, и слегка продувал ветерок.
Кадетам предложили устраиваться на ночлег. Выбирал каждый место в одиночку или располагались группами, некоторые спускались в углубления, надеясь устроиться в них уютнее. Избегали устраиваться под дырами крыши, боясь, что ночью может быть дождь. Аккуратно раскладывали на полу свои шинели, которые заменяли матрацы, а вещевой мешок служил подушкой. Спешили устроиться на ночлег до наступления темноты. Здание не имело освещения. День неожиданных переживаний приходил к концу. Время быстро шло. На дворе спускались сумерки. Наступал вечер.
Звуки сигнала «сбор» разнеслись по помещению, призывая кадет строиться на вечернюю молитву. Кадеты стягивались к дежурному офицеру и становились в строй, образуя незамкнутое каре. Директор, командиры сотен и воспитатели стали перед строем. Трубачи вышли вперед.
«Корпус, смирно! На молитву шапки долой! Трубачи, Зарю!» — раздалась команда дежурного офицера. Звуки «Вечерней Зари», казалось, особо торжественно разливались в пустом здании, отдаваясь эхом в далеких углах, унося мысли кадет на далекую, недавно покинутую Родину. Замолкли трубы… Команда «на молитву» вернула кадет к действительности. Запели молитву. Первую вечернюю молитву на чужой земле. Молились о даровании им хлеба насущного… о спасении их… о победе православным людям… и последние слова молитвы «и сохрани крестом Твоим жительство» унеслись ввысь и растаяли в пространстве. Наступила торжественная тишина, длившаяся, казалось, очень долго.
«Завтра утром, — нарушив тишину, обратился к строю директор корпуса, — после завтрака будем грузиться на поезд. Станция находится в нескольких верстах. Больные и женский персонал будут перевезены на автомобилях. Остальные отправятся пешим порядком. Вещи перевезут на грузовиках. Подробный план погрузки на поезд будет сообщен завтра утром. Нас перевезут на север Королевства в Словению и разместят в бараках лагеря». Пожелав спокойной ночи, директор приказал распустить строй. После сигнала «отбой» и команды «разойтись» кадеты направились к своим импровизированным кроватям укладываться на ночлег. Через короткое время все погрузилось в глубокий сон.
В громадном, не жилом, холодном помещении воцарилась мертвая тишина. Абсолютный мрак ночи покрыл всех спящих, отдыхающих от необычайных переживаний первого дня на чужой земле.