Автор: Каменский Владимир Алексеевич — Александровский кадетский корпус, Пажеский корпус (1911). Капитан л.-гв. Егерского полка. В эмиграции в 1921 —1924 гг. курьер штаба Главнокомандующего Русской Армией в Европе; на 10 августа 1928 г. в Париже; на декабрь 1924 г. секретарь, на ноябрь 1951 г. также и казначей объединения л.-гв. Егерского полка, до 1939 г. и до 1965 г. редактор журнала ≪Осведомитель лейб-егерей≫ в Париже, к февралю 1954 г. казначей, член Главного правления Союза Пажей, к 1967 г. сотрудник журнала ≪Военная Быль≫. Умер 4 сентября 1974 г. в Каннах (Франция).
Служба дипломатического курьера считалась одной из самых спокойных и хорошо оплачиваемых служб. Я поступил на эту службу уже в эмиграции, когда жизнь европейских держав, перекроенных Версальским договором, еще не вошла в свое новое русло, когда смена правительств сопровождалась всевозможными волнениями, когда валютная проблема была совершенно не уравновешена и жизнь всюду дорожала, вызывая этим неудовольствия, забастовки и пр.
Русскому беженцу путешествовать из одной страны в другую было особенно трудно, так как получение визы было крайне затруднительно и сопровождалось всегда потерей массы времени и хлопот.
Первое время я не получал дипломатических виз, но ставились они бесплатно как курьез, но уже на второй год службы я завел себе дипломатический паспорт, то есть собственноручно начертал эти слова на своем паспорте, который был переплетен в изящный переплет с золотыми буквами. После этого почти все страны, за очень малым исключением, ставили дипломатические визы, и мои путешествия через границы проходили без всяких затруднений. Лишь германские власти не ставили мне никогда никакой визы. К этому времени Германия одна из первых признала большевиков, но в то же время ее правительство очень сочувственно относилось к нашему Белому движению.
Министерство иностранных дел по просьбе нашей военной делегации выдавало мне перед каждой поездкой особый лист — ≪laissez passer≫, в котором указывалось, что я курьер Русской Делегации. Этот лист при моем обратном возвращении на немецкой границе отбирался — я был освобожден от таможенных осмотров и приравнивался к дипломатическим курьерам. Такое положение существовало все время в течение моей курьерской службы и ни разу не вызывало на немецкой границе никаких недоразумений или затруднений.
Переносясь мыслями в то далекое время, я вспоминаю эту эпоху и службу дипломатического курьера генерала Врангеля как самую интересную за всю мою жизнь.
Еще до получения этой интересной должности, я в 1920 году был дважды командирован от русской военной делегации в Берлине, в которой я служил, в Белград. Посланный с какими-то бумагами в Белград кирасир Ее Величества Великий князь Розенберг имел какие-то неприятности в Вене, и начальник делегации, Генштаба полковник Бранд, предложил мне срочно выехать в Вену и уничтожить все, что вез Розенберг. Пользуясь этой командировкой, я испросил разрешение проехать дальше до Белграда, где собирался повидать своего одноклассника по Пажескому корпусу, Королевича Александра Сербского.
Получив это разрешение, я на следующий день выехал в Вену, причем председатель делегации русского Красного Креста в Берлине, барон Врангель, снабдил меня письмом, в котором значилось, что, ≪может быть, Вам, при посещении дружеских нам государств, удастся создать настроение для оказания посильной помощи Русскому Красному Кресту≫.
Догнав Розенберга в Вене, мы сожгли всю его почту, а затем вместе отправились дальше. Наше путешествие было крайне трудным: угля было мало, поезда ходили редко, всегда очень переполненные, редко соблюдая расписание. С продуктами тоже было очень трудно. Но переехав сербскую границу, у местечка Spiel, картина резко менялась — на вокзале изобилие всего: и белый хлеб, и сыры, и колбасы. А когда на этой же станции я подошел к кассе, чтобы взять билет до Белграда, то кассир, узнав, что я русский, отказался принять деньги за проезд, выдавая мне особое разрешение на право проезда в Белград во 2-м классе. В это время волна беженцев еще не докатилась до этих мест, чем и объясняется такой жест со стороны кассира.
По приезде в Белград, где в то время нанять комнату было крайне трудно, я остановился в Земуне — городке на другом берегу Савы, связанном с Белградом сообщением. На следующий день, облачившись в военную форму, я явился нашему военному агенту генералу Артамонову и от него отправился во дворец, где маршал двора принял меня очень любезно и, узнав о цели моего визита, просил зайти на следующий день, чтобы узнать, когда мне назначена аудиенция у Королевича Александра. Но уже вечером того же дня на квартиру, где я остановился, пришел жандарм и передал мне записку, что аудиенция назначена на следующий день в таком-то часу.
Королевич Александр принял меня как старого приятеля, говорил со мною на ≪ты≫, расспрашивал про судьбу наших одноклассников, про мою семью, которую он знал, так как бывал у нас в доме в Санкт-Петербурге, и когда я ему сказал о цели моей поездки и показал ему бумагу барона Врангеля, то он попросил оставить ее на 2 дня, когда мне следовало зайти за ответом. Через 2 дня я снова был принят Королевичем, который предложил мне кофе и сообщил, что просьбу Красного Креста, по-видимому, удастся удовлетворить, но у него в данное время нет правительства, которое снова соберется на днях, и тогда вопрос и будет улажен. Деньги будут переведены в Париж нашему послу и оттуда уже в Берлин, причем помощь должна идти для стариков, детей и больных. К концу нашей беседы подошел бывший сербский посланник в России, Спайкалович, который с исключительной любовью вспомнил Россию и искренно горевал о гибели Царской Семьи.
Королевич Александр заявил мне, что я могу считать мою миссию выполненной и могу спокойно возвращаться в Берлин. На прощание он подарил мне фотографию с надписью, которая и висит у меня в комнате. Деньги, если не ошибаюсь 200 000 динар, были действительно ассигнованы Скупщиной, но в это время в Сербию хлынула первая волна русских беженцев из Константинополя, и ассигнованная сумма не дошла до нашего посла в Париже и целиком ушла на удовлетворение нужд этих первых беженцев и послужила началом той громадной помощи, которую так щедро оказывало правительство Югославии в течение многих лет русским, которые осели в этой гостеприимной стране.
Регулярная курьерская служба началась лишь в 1921 году и продолжалась до 1924 года. Кроме меня, был еще другой курьер штаба Главнокомандующего, Н.В. Мандровский, который начал эту службу еще до меня, но не успевал один быстро проделывать этот сложный по тем временам маршрут. Мы почти никогда друг друга не видели, так как он выезжал с севера, а я с юга, или наоборот, и наши поезда скрещивались на маленькой станции в Венгрии, где мы махали друг другу шляпами.
Вначале мой маршрут был Берлин—Прага—Вена—Будапешт—Белград—София—Константинополь и обратно, затем, с упразднением военного агента в Праге, я миновал Чехословакию, а с переходом штаба генерала Врангеля в Сремски Карловцы доезжал лишь до Белграда и уже в 1924 году совершал рейсы Париж—Белград.
Первая моя поездка была очень трудная. После больших хлопот дошли необходимые визы, а их было много и самых разнообразных (так, например, чтобы попасть в самый Константинополь или выехать из него, необходима была, кроме турецкой визы, еще виза французская, или английская, или итальянская, чтобы проехать территорию Греции, нужно было заручиться испанской визой и т. д.), и я благополучно прибыл в Прагу, сдал почту в Управление военного агента, пересел с другого вокзала на будапештский поезд и, доехав до маленькой пограничной станции Parkan Nana (австро-венгерская граница), попал в железнодорожную забастовку.
В этой дыре я просидел в ужасных условиях 3 дня, не зная венгерского языка и опасаясь за свою дипломатическую почту, которую вез в первый раз. Я вздохнул свободно, когда влез в первый отходивший поезд на Будапешт, который крайне медленно доставил меня в эту венгерскую столицу.
В Будапеште я обыкновенно в начале моей службы останавливался на сутки, но впоследствии помощник военного агента, мой тезка Владимир Алексеевич Иловайский, приходил на вокзал и, пользуясь тем, что поезд там стоял около часу, принимал и передавал мне почту. Военным агентом был Генштаба полковник фон Лампе, а нашим представителем — светлейший князь Волконский. У них с венграми наладились хорошие отношения, и благодаря их связям я впоследствии получил французскую дипломатическую визу на год, а швейцарскую — постоянную.
Вечера я проводил в семье Иловайских, иногда ходили слушать цыганские оркестры, напоминавшие нам наш милый Петербург. Все были вежливы и услужливы, а в смысле языка я следовал мудрому совету A.A. Лампе, который советовал просто говорить по-русски, так как половина Венгрии была в плену в России и там научилась нашему языку.
Берега Дуная очень красивы, особенно красив другой берег, наверху которого стоит памятник с крестом, напоминающий немного Киев, а напротив — самая лучшая гостиница — ≪Dunapalato≫. Уже в Венгрии сказывалось улучшение продовольственного положения и, как мне помнится, никаких карточек на продовольственные продукты не было. Путь от Будапешта до сербской границы не представляет ничего интересного. Куда ни глянешь, всюду безграничные, ровные поля, и изредка попадаются селения. Как-то раз летом я позволил себе проделать этот путь до Белграда на пароходе и любовался на пейзажи, напоминающие наши русские степи.