Представляем новую статью доктора философских наук, профессора Луганского государственного университета имени В.И. Даля В.Ю. Даренского
о происхождении царской власти в России, о том, когда великие князья Московские получили статус царей и кто впервые прошел обряд венчания на царство, когда были приняты положения учения о царской власти. В статье автор рассказывает о редкой иконе Василия III, на которой он изображен с нимбом святого и вместе со св. Василием Великим.
При изложении историками происхождения царской власти в России часто складывается совершено ложное впечатление, будто бы царская власть возникла исключительно по личной прихоти молодого Ивана Васильевича, впоследствии, названного Грозным. В действительности же статус царей великие князья Московские имели уже на полвека раньше, а Иван Грозный только впервые прошел особый церковный обряд венчания на царство. При этом очевидно, что роль молодого царя в этом была самой второстепенной, поскольку церковный обряд заимствовался из Византии, и в этом вопросе могла разбираться только Церковь, причем в первую очередь, даже не русская, а греческая. Только от Константинопольского патриарха могла исходить такая инициатива и квалифицированная передача традиции.
Венчание на царство – это в первую очередь часть церковной традиции, а только потом политический акт. При этом венчание Ивана Грозного было только промежуточным моментом в усвоении этой традиции, а окончательно она оформилась уже при царе Борисе Годунове, а затем при венчании на царство первых Романовых. Подобно тому, как само имя «Россия» есть лишь транскрипция греческого названия её (т.е. «большая Русь») из посланий Константинопольского патриарха, так и царская власть, создавшая Россию как великую державу и цивилизацию – это продолжение византийской традиции. (См.: Caввa В. Московские цари и византийские василевсы. Харьков, 1901).
Первым Государем всея Руси назывался великий князь Иван Великий – дед Ивана Грозного. (О нем см.: Алексеев Ю.Г. Государь всея Руси. Новосибирск, 1991). Власть Ивана III Васильевича и его сына Василия III уже сильно отличалась от власти прежних московских князей. И дело тут не ограничивалось одними только внешними атрибутами: новыми титулами «государя всея Руси», «царя» и «самодержца». Изменилось само отношение общества к своему государю. Именно с Ивана III и Василия III началось почитание простым народом царской власти как богоустановленной. Идея царской власти пришла на Русь из Византии вместе с византийской супругой Ивана III, царевной Софьей Палеолог. Поначалу московские государи усвоили только внешнюю сторону этой идеи, связанную с представлением о независимости царствующего монарха. Оно нашло отражение в русском титуле «самодержец», образованном путем слияния двух слов: «сам держу», то есть царствую суверенно, независимо от других государей. Первоначально имелось в виду: независимо от ордынского хана. Но византийская идея царской власти имела еще и другое, внутреннее содержание. Оно предполагало полноту и неограниченность власти царя, происходящей от Бога и ни перед кем, кроме Бога, не ответственной. Формулировку царской власти дал игумен Волоцкого монастыря Иосиф Санин: «Царь естеством подобен всем человекам, властью же подобен всевышнему Богу».
Посол германского императора Сигизмунд Герберштейн, посетивший Москву в начале XVI века, в царствование Василия III, записал, что московский государь превосходит своей властью всех монархов на свете. Он писал, что в Москве говорят про великого князя: «воля государева – воля Божия». А когда москвичей спрашивают о каком-нибудь неизвестном или сомнительном деле, они отвечают: «мы того не знаем, про то ведает Бог да великий государь». Уже в то время европейцы стали наивно трактовать такое отношение к царю как «рабство». На самом же деле, этим они только разоблачили самих себя, поскольку показали, что совершенно не понимают христианского смысла царской власти. У европейцев к тому времени уже появилось неоязыческое понимание монархии как человеческого установления для земной выгоды. В Московской Руси, напротив, твердо установилось святоотеческое церковное понимание православного царя как Помазанника Божия.
В царствование Василия III произошло оформление историософской концепции Москвы – Третьего Рима, которая также стала частью церковного предания. Это абсолютно закономерно, т. к. в 1453 г. турки взяли Константинополь – столицу вселенского Православия, что стало страшным знамением приближения конца света. В апокалиптической тревоге учение о Третьем Риме налагало на Московскую Русь колоссальную ответственность и тягчайший страдальческий крест спасения Православия и удержания мира от Апокалипсиса. В христианской мысли всегда был символ странствующего Царства, или Града. Подразумевалось, что мировой центр христианства кочует из страны в страну по мере того, как рушатся столицы и исчезают империи: Иерусалим передает свое священное значение Риму, Рим – Константинополю, который становится вторым Римом. Где же обосновался Священный Град после падения Константинополя? Очевидно, только в Москве.
Вскоре за падением Константинополя удельные русские княжества окончательно объединились под властью московского государя. И вот в 1520-х годах ученый монах Филофей пишет, что Греческое царство разорилось и не воскреснет более, а стены древнего Рима хотя еще не пленены неверными, но души католиков уже пленены дьяволом. Так что ныне во всей вселенной в одном только богоспасаемом граде Москве Православная Церковь паче солнца светится. И дальше Филофей дает свою знаменитую формулу: «Два Рима падоша, третий (то есть Москва) стоит, а четвертому не быти». Значит, Москва – не только третий Рим, но и последний.
В 1533 году Василию III исполнилось 56 лет, 28 из которых он провел на московском престоле. Осенью этого года Василий, еще полный сил, отправился с женой и детьми в Троице-Сергиеву обитель праздновать день святого Сергия Радонежского. Праздник Покрова Пресвятой Богородицы (14 октября) он отпраздновал в селе Покровском, где задержался на два дня. В дороге государь занемог, слег и в Москву вернулся уже в повозке. Говорили, у него началось заражение крови. Отдав последние распоряжения, он начал готовиться к смерти. Над умирающим по тогдашнему обычаю спешно совершили обряд пострижения в монахи. Митрополит Даниил нарек нового инока Варлаамом и едва успел вложить в приоткрывшиеся уста государя святое причастие.
Сохранилась икона Василия III, на которой он изображен с нимбом святого и вместе со св. Василием Великим. Светских правителей иногда писали на иконах вместе с их небесными патронами. Но на этой иконе весь вопрос в масштабах фигур. Обычно мы видим большую фигуру небесного покровителя и ничтожно малую, у его ног, фигурку правителя. Здесь же Василий III равен по масштабу изображения с св. Василием Великим, что позволяет согласиться с гипотезой Т.Е. Самойловой о том, что Иван Грозный готовил церковное прославление своего отца как святого. Напомним, что при Иване Грозном были канонизированы св. Александр Невский (1547) и св. Михаил Тверской (1549) – но это были весьма далекие предки. Здесь же предполагалась канонизация недавно почившего – так быстро, как, например, ранее был канонизирован сам св. Сергий Радонежский, а позже – свт. Димитрий Ростовский. Это факт очень показателен.
После Ивана Грозного продолжает развиваться священная символика Москвы как центра мирового Православия – и не только как Третьего Рима, но и как Нового Иерусалима. В частности, возникает стремление создать подобие всего Иерусалима или его Святых мест, сделать их присутствие на Русской земле зримым. Первой попыткой осуществления такого замысла стало строительство Борисом Годуновым «Святая Святых» в Московском Кремле. Начало царствования Бориса Годунова – это не только смена династий, но и смена традиционного наследования престола, в котором именно родовая принадлежность к великокняжеской семье определяла преемственность самодержавной власти. И эта родовая основа династии затем уже освящалась обрядом царского венчания. Но в 1598 г. на престол московских самодержцев взошел избранный Земским собором царь, не связанный кровно с династией московских Рюриковичей. Легитимность новой династии обосновывалась теперь только фактом царского венчания. Это отрыв от «родовой» основы очистил царскую власть от остатков светскости, а затем это еще раз произошло при избрании Михаила Романова на царство Земским Собором 1613 года. Возведение на престол избранного, венчанного, но не «прирожденного» государя послужило дальнейшему развитию учения о царской власти, кристаллизации представлений предшествующих эпох не только о ее богоустановленности, о царской харизме, но и о мессианской роли Московского царства. Модель царства, выстраиваемая с начала XVI в., получила на этом этапе свое окончательное завершение.
Коронация Бориса Годунова 3 сентября 1598 г. по сравнению с коронационными чинами его предшественников содержит ряд важных изменений, которые Борис вносит в обряд венчания. Некоторые из них, касавшиеся чинопоследования, усложняли структуру прежнего московского чина. Они носили концептуальный характер, перестраивая чин в сторону большей близости с византийским обрядом. В чине Бориса Годунова была сделана попытка восстановить византийскую последовательность, соединить венчание с миропомазанием. Смысловой акцент был сделан именно на этой части обряда. Сознательная ориентация на чин византийских василевсов связана с желанием уподобиться императору Вселенской православной Империи.
Положения учения о царской власти, высказанные на протяжении XVI в. в различных литературных сочинениях, официально были приняты при царе Феодоре, последнем царе из Рюриковичей, сыне Ивана Грозного. Импульсом к этому послужило утверждение в 1589 г. патриаршества в России, поскольку обоснование вселенского значения Русской Православной Церкви связано с определением и вселенского значения московского царя. Учреждение в Москве патриаршества восстанавливало каноническое число патриарших престолов (вместо отпавшего Рима ветхого). Устроение пятого патриарха – не произвольная историческая уступка желаниям Москвы, а восстановление полноты вселенского православия: «яко уж и преже бысть во всем мире пять патриарх» (Посольская книга по связям России с Грецией (православными иерархами и монастырями). 1588-1594 гг. М., 1988. С. 131). При этом определяется и исторический аналог учреждения патриаршества по инициативе царя – это константинопольский патриарший престол: «И сыскав начала прежние, как древле благоверный царь Константин того пожелал в царствующем граде Констянтинополе – в Новом Риме и обсылался с папою римским и с патриархом алексадрейским, и поставлен во Цареграде в патриархии первой патриарх Митрофан, и возрев в те начала, тотчас грамоту укрепленную о патриаршестве Московском написали» (Там же. С. 96).
Таким образом, московский царь уподобляется византийскому императору. Проведенная параллель с императором Константином – не только историческая аналогия. Она соответствует и более широким представлениям о вселенском значении московского государя. Он не только Богом венчанный и Богом избранный московский царь, но и царь всех православных христиан. Одна из грамот патриарха Иеремия к Феодору Иоанновичу начинается словами: «Богом поставленному и Богом избранному самодержцу святому царю всеа Руси и всех благоверных христиан» (Там же, с. 56). В другом патриаршем послании царь прямо называется единственным православным государем: «яко един есть ныне на земли царь великий православный» (Там же, с. 69). И в этом смысле московский самодержец действительно подобен императору Константину, он заменяет прежнего Богом избранного главу православных христиан – византийского василевса.
Сразу же после венчания на царство программа, прозвучавшая в коронационном чине, была продолжена царем Борисом в замысле сооружения в Кремле храма «Святая Святых». Для Руси XVI в. понятие «Святая Святых» связывалось одновременно с двумя иерусалимскими храмами, имевшими для христиан вселенское значение: со святилищем не существовавшего тогда ветхозаветного храма царя Соломона и с храмом Гроба Господня. Ряд источников, называющих годуновский собор «Святая Святых», сравнивают его замысел с постройкой царя Соломона. Название его – «Святая Святых» соответствует представлениям об иерусалимском храме Гроба Господня как о «Святая Святых» Нового Завета, как преобразующей и обновляющей ветхозаветный храм (См.: Баталов А.Л., Вятчанина Т.Н. Об идейном значении и интерпретации иерусалимского образца в русской архитектуре XVI-XVII веков // АН. Вып. 36. М., 1988, с. 25). Кроме того, напомним, что храм на Красной площади, который с советского времени все привыкли именовать «собором Василия Блаженного», хотя на самом деле он называется собор Покрова на Рву, со времени своей постройки в середине 16 века в народе именовался Иерусалимом – то есть символически понимался как сакральный центр мира. Этому способствовала и его совершенно уникальная архитектура, не имеющая аналогов в мире и не относящаяся ни к одному из известных стилей. Этот собор состоит из нескольких храмов, «сросшихся» между собой в единое строение, что также символизирует полноту человечества.
Сам замысел «перенесения» в центр Кремля величайшей святыни христианского мира был продолжением сакрального смысла помазания на царство. Построение вселенской святыни придает целостность создаваемой модели Российского государства как последнего и единственного православного царства. Перед Борисом Годуновым был тот же образец первого вселенского православного монарха Константина Великого. Ему принадлежало создание храмов над Святыми местами в Иерусалиме: «И повелеша церковь створити на животворящем гробе и на святой Голгофе и в Вифлееме на вертепе… и на горе Елеоньстей… Увидев же Великий Констянтин, яко скончася создание Нового Иерусалима: тако бо нарицашеся зиждемое и красимо им» (Великие минеи четии, собранные всероссийским митрополитом Макарием. Сентябрь Дни 1-13. М., 1868, стб. 705), а также утверждение праздника Обновления храма Воскресения в Иерусалиме, т.е. праздника храма, который собирался повторить царь Борис Годунов.
Повторение сотворенного Константином было главным строительным замыслом царствования Бориса, как об этом писал современник – дьяк Иван Тимофеев: «Первое убо и верховнейшее дело его основание во уме своем положи и промчася всюду, еже о здании святая святых храма сего весь подвиг бе» (Временник Ивана Тимофеева. М.-Л., 1951. С. 64). Храм должен был стать главной святыней государства. Это стремление царя Бориса уподобиться византийским императорам, отметил уже современник – Авраамий Палицын, сравнивавший его со строителем Софии Константинопольской: «и хотя Устинияну уподобися, но Маврикиеву часть получи» (Сказание Авраамия Палицына. М.-Л., 1955. С. 279). В свою очередь, такие действия царя Бориса вызвали зависть и ненависть европейцев. Так, Элиас Геркман, пользовавшийся рассказами очевидцев писал: «он начал советоваться, что ему предпринять для увековечивания своего имени… Этим он думал получить великую милость от Бога и оказать необыкновенную услугу людям» (Сказания Массы и Геркмана о Смутном времени в России. СПб., 1874. С. 270). Исходя из этого, нет сомнения в том, что одной из главных, хотя и скрываемых целей войны коллективного Запада против России в Смутное время было понимание им статуса России как вселенского центра истинного христианства – и отсюда желание уничтожить его как как противника еретического Запада.
Такова история и священный смысл установление русского Царства.
В.Ю. Даренский